Непокоренный Ленинград: воспоминания Т.И. Алексеевой

Т.И. Алексеева, телеграфистка

В пожарный телеграф г. Ленинграда я пришла в 1935 году, и зачислили меня в штаты 25-й ГПК. Вначале войны меня перевели в 39-ю пожарную часть, также на должность телеграфистки. РУПО (районное управление пожарной охраны) находилось в этом же здании: 1 и 2 этажи занимала 39-я команда, 3 этаж – РУПО, а 4 этаж – для людей, находившихся на казарменном положении.

При 6-й команде были организованы Курсы медсестер, которые я окончила на «отлично». В телеграфе дежурили сутками: сутки – дежурные, вторые – поддежурные и третьи – резервные, но без выхода из здания. Работы в телеграфе было очень много, так как телефонная связь очень часто прерывалась из-за повреждения воздушных проводов, которые рвались от осколков, бомбежек и пр. Поэтому по аппарату Морзе приходилось принимать и передавать не только пожары и телеграммы, но даже разные распоряжения и другие указания руководящего состава.

Во время воздушной тревоги все руководство РУПО и двое телеграфистов (дежурный и поддежурный) находилдись на командном пункте.

Зима 1941-42 годов была очень холодная, снежная. Начался сильный голод. В командный пункт (КП) приходилось уходить очень часто, так как иногда было до семнадцати воздушных тревог. Не успеешь вернуться из КП, как по аппарату Морзе снова передают о воздушной тревоге. Это очень выматывало людей. Началось много пожаров. домой я ходила очень редко, так как трамваи не ходили, а пешком трудно и далеко. Электроэнергии не было. Сидели с коптилками, да и эта роскошь была не у всех, потому что не было керосина. Телеграф был в первом этаже, паровое отопление прекратилось. Была установлена железная печка – времянка, труба выходила в окно, при растопке весь дым шел в помещение. В этих случаях приносили противодымные очки, а то и противогаз. Когда становилось тепло, дым постепенно уходил. Но даже с печкой работать приходилось в пальто. Иногда замерзали чернила.

Жили мы (восемь человек) на втором этаже, в комнате бывшего Красного уголка. Зимой спали в пальто и валенках (у кого они были). По городу началась смертность от истощения. Трупы валялись прямо на улицах, по дорогам.

В тяжелые дни блокады в помещении РУПО был создан стационар для очень слабых бойцов и командиров. Мест, конечно, не хватало. Мне, кроме дежурных суток по телеграфу, приходилось дежурить и в медпункте. Врач Мария Сергеева часто уезжала в подразделения, потому что и там больных было много. С лекарствами и медикаментами было очень плохо, почти ничего не было. А как хотелось всем жить!

Когда несешь порцию какого-нибудь лекарства по назначению врача, то начинали просить все. Им казалось, что любое лекарство, даже без назначения, поможет.

Ко мне приходил несколько раз на перевязку обеих рук командир отделения 40-й части т. Михайловский. Он работал на пожаре, от истощения упал и провалился так, что сам остался невредим, а руки обгорели чуть не до костей. Вылечить его не удалось. Через несколько дней Михайловский скончался.

Однажды зимой 1942 года после пожара в медпункт привели четверых с закрытыми глазами. Они совершенно не могли открыть их. Это случилось во время тушения пожара на подводной лодке на Неве, у завода Ленина. Горело в машинном отделении. Лодка была на консервации. Руководил операцией начальник РУПО т. Штольцер. Командования лодки не было. Загорелось от замыкания электропроводов в дизельном отделении. Было очень много едкого дыма. Несмотря на большие трудности, пожар был ликвидирован отлично. Вначале предполагали, что будет взрыв, но его не произошло. Пострадавшим была оказана своевременно помощь и поэтому зрение в скором времени восстановилось.

Еще помню, в холодный январский день 1943 года я отправилась из РУПО пешком на Полтавскую улицу по заданию врача Сергеевой навестить сослуживца РУПО т. Симонова, который уже две недели не выходил на работу от истощения. Вышла я утром, чтобы к вечеру вернуться в РУПО. По дороге пришлось не один раз заходить в укрытие ввиду воздушной тревоги. И вот когда я дошла до Невского проспекта, то услышала, как меня окликнул знакомый голос. Это был Дмитрий Белоконь, с которым я проработала несколько лет до войны в 25-й пожарной части. Перед войной его перевели в Колпино. Мы были очень рады встрече. До Полтавской улицы было недалеко, поэтому Дмитрий изъявил желание пойти к Симонову вместе. Симонов выздоравливал, поэтому мы, не задерживаясь, пошли в обратный путь.

Белоконь мне очень много рассказывал о Колпине, о многочисленных пожарах, которые приходилось тушить всегда под обстрелами. Враг был очень близко, поэтому почти каждый пожар был с жертвами. Они тоже сильно голодали.

«Осенью 1942 года представителем штаба 72-й дивизии», – говорил Дмитрий, – «был организован взвод добровольцев, учиться на снайперов-истребителей. Занятия проводились в подвале полуразрушенного дома. Через две недели экзамены сдали почти все на «отлично». Нам выдали удостоверения, и мы были допущены на передовую. Таким образом мы стали ходить «на охоту» по истреблению фрицев. Наша тройка: Заморин, Ефименко и я, отправляемся всегда дол рассвета. Продвигаться приходится почти всегда ползком и по траншеям. В траншеях каждый для себя делает углубление – ячейку, чтобы было удобнее и видно немцев, когда они вылезают из своих землянок.

Иногда бываем на расстоянии 100-150 метров. Даже иногда очень хорошо слышно губную гармошку, на которой они часто играют, и иногда слышно, как они разговаривают.

Однажды были сильные бои под Красным Бором. Нам пришлось долго лежать в воронках, с большим трудом выбрались. Затем был поход на Ям-Ижору. Мы держали линию обороны около 300 метров. Немец сильно бил, поэтому мы решили не рисковать и укрылись под мостом, а через полчаса, когда стало тише, пошли на передний край, ползком по траншеям.

Вот так мы и охотимся за этими гадами. У меня уже на счету девятнадцать фрицев», – продолжал он. Я слушала, не перебивая.

«Один раз нас обнаружили, и так били из миномета, что кругом было черным-черно. Около нас было – как плугом вспахано. Все трое мы уже решили, что все кончено и дома нам больше не бывать, но чудом уцелели, и нам удалось как-то выбраться. Жена дома сказала, что больше не отпустит, но я все продолжаю свою «охоту».

Иногда даже приходилось быть на передовой по двое суток, а когда возвращались, то приходилось сразу отправляться на пожар, их было очень много.

Вот по Комсомольскому каналу был большой пожар, горело несколько домов и армейские ДОТы. При тушении этого пожара погиб командир отделения и несколько бойцов были ранены (от обстрела)».

Дорога была длинная, он многое еще рассказал мне, но дойдя до Московской улицы, мы расстались.

5 марта 194 года Белоконь Дмитрий Тимофеевич погиб смертью храбрых. Ему было 35 лет. С ним вместе Заморин И.М. На этот раз они пошли вдвоем к Красному Бору около трех часов ночи. До передового края перебирались вдоль траншей: по траншеи идти было почти невозможно, так как ее замело сильно снегом. В это время около них разорвался шальной восьмидюймовый снаряд. Оба снайпера были наповал убиты. От копоти при взрыве они были черными. Их тела бойцы 29-й части под сильным обстрелом перенесли в команду, затем похоронили на городском кладбище.

Еще помню несчастный день, когда я услышала о смерти трех хорошо мне знакомых товарищей. Это было в 1943 году. Я была дежурная по телеграфу, получила с центральной станции по аппарату сигнал о воздушной тревоге, дала сигналы для личного состава 39-й части и почти одновременно сообщила дежурному по РУПО. Затем, переключив аппарат Морзе на командный пункт, побежала туда сама. В КП прибыл дежурный по отряду и второй телеграфист т. Мазуров М.И. дежурный отряда был только что переведен из подразделения, и поэтому забыл, или еще не знал, но «сирену» по воздушной тревоге для состава РУПО не дал. Поэтому из руководящего состава на КП никто не явился. Обстрел же был очень сильный. Во всех кабинетах звонили телефоны, мы втроем бегали, не успевая отвечать. Я схватила трубку телефона на столе начальника РУПО и услышала сообщение из пожарной команды завода «Большевик»: «На заводе «Большевик» пожар, погиб начальник команды Краснодед и еще кто-то», – услышала я голос заводского телеграфиста. Тут прибежал руководящий состав РУПО. Начальник т. Штольцер дал всем указания и поехал сам на завод «Большевик».

Во время обстрела погибли начальник ВПК завода т. Краснодед Михаил Леонтьевич, бойцы Мазжухин и Юрьев. Это были люди молодые, жизнерадостные, честные, трудолюбивые и так безвременно погибшие…

Еще расскажу про своего дорогого отца, Большакова Ивана Васильевича, который отдал всю свою жизнь пожарной охране, и проработал до конца своей жизни в 25-й пожарной части, в которую пришел в 1929 году бойцом.

До войны и в ее начале он несколько лет работал начальником караула, а затем старшиной. В блокадные годы почти все пожарные части имели подсобные хозяйства (огороды). 25-й части дали большой участок на Белевском поле (во время войны там был пустырь). Отец был хорошим специалистом по выращиванию овощей, поэтому ему поручили возглавить это дело.

В первое же лето 1942 года был сказочный урожай овощей. Подсобный участок 25-й части был показательным. Овощи очень помогли изголодавшемуся личному составу пожарной охраны.

Это может понять лишь тот, кто сам прожил блокаду в Ленинграде, а также осознать, какими «бальзамом» для нас были эти овощи. Они многих вернули к жизни…

НА ФОТО - телеграфистки за работой